В защиту лезгинки.
funt
29 ноября, 2009
Привет! Сегодня хочу затронуть национальный вопрос.
«Отовсюду мы слышим стоны». Москвичам и питерцам, вполне обычным, «далёким от политики», начинают надоедать кавказцы и среднеазиаты.
Много постов на тему прошедшего курбан-байрама. Особые возмущения вызвал убой баранов в Питере близ Апраксиного двора. Кто не знает — это, в общем, центр. Не самый, но что-то типа Маяковской или Парка Горького в Москве. Не спальная пердь, короче говоря.
Диалог двух культур не получается:
Я знаю почему.
Потому что сами культуры классифицируются неправильно.
Курбан-байрам в Москве, 2009 год. Вглядитесь в эти лица:
©
Кто это? Хачи? Чурки? Исламисты? Цунарэфы? Унтерменши? Оккупанты?
Нет. Всё мимо. Есть самое точное определение этих людей.
ДЕРЕВНЯ!
©
ДЕРЕВНЯ. Проблема взаимоотношения москвичей и приезжих с Кавказа и Средней Азии — не только (а может быть и не столько) национальная. Она СОЦИАЛЬНАЯ. Или даже социокультурная.
Это столкновение двух культур, но не русской и чеченской, русской и кавказской, русской и среднеазиатской, православной и исламской. А ГОРОДСКОЙ и ДЕРЕВЕНСКОЙ.
Давайте представим. Завтра мигрантов с юга выслали из Москвы. ВСЕХ! Вместо них привезли наших. Но не из Перми и Красноярска, а из деревень Вислохуево, Ёлочки-Сосёночки, Дрищево, поселка Красный Лапоть, и так далее.
Ладно, без шуток. Из обычных нормальных русских деревень. Русские деревенские жители как они есть. Не из «загибающейся деревни», а обычной русской. Сферической в вакууме.
Окунаемся в картину. Манежная Площадь русской столицы:
Возле глобуса у торгового центра — поют частушки и играют на балалайках. Бабы в русских платьях. Мужики в косоворотках. НАСТОЯЩИЕ деревенские. Они не уличные актёры, они не выступают, это не представление для публики, они ТАК ЧУВСТВУЮТ. Так и больше никак.
В центр круга выходит Михалыч. Лихо швыряет на асфальт ушанку. Топчет. Гуляй, рванина!
Он поёт:
«Ах ты, сукин сын, комаринский мужик,
Заголя жопу по улице бежит,
Он бежит, бежит, попёрдывает,
Его судорога подёргивает».
Вечный огонь. Аллея городов-героев.
Трое пьют самогон.
Из фонтанов с конями Алёнушка черпает воду и идёт с коромыслом по Александровскому саду.
Вы в ужасе заходите в торговый центр «Охотный ряд» в Томми Хилфигер купить пиджак. Но его уже меряют. Колхозный Вася стоит в пиджаке Томми Хилфигер у зеркала, как бабуин во фраке. Петровна торгуется с продавцами-консультантами. Ей не уступают ни копейки. За неё впрягается вся деревня. Михалыч бьёт кулаком по прилавку, грозится прийти с двухстволкой. «У сына свадьба, блять! Раз в жизни! В люди надо выйти! Уступи тыщонку! Ух, жыды проклятыя!» Бедная девочка на кассе действительно не знает, что ответить.
Молодой комбайнёр Петька ищет себе жену в центре города. Подходит к девочке в босоножках и мини-юбке. Берёт в охапку. «Эх, Манька, не могу, так и манишь ты меня, так и манишь! Айда на сеновал!»
Манька в ужасе. Даёт пощёчину. Петька в недоумении. «Манька то голая практически. На сеновал, стало быть, хочет. А тут вот он я! Мужик, ёба! Я и по хозяйству, и дров там, и дом построю. А ведь и красавец ещё! И выпиваю редко. Ну не дура?»
И вот, представим себе, таких персонажей в Москве — из одного только села Мудищева целый миллион. У них — землячество и свои деревенские в правительстве. Молодежь отдыхает привычным деревенским способом «Становись, мусора, босота гуляет». Ну и как логическое завершение: ПОГОНЯТЬ ГОРОДСКИХ. «Ишь, блять, разжились тут, пидарасы, культура у них, ёб твою мать, интелихенция хуева. Айда пацаны, покажем гадам, по-нашему, по-мудищевски, чтоб знали москвичи зажравшиеся, какие ровные пацаны в Мудищеве у нас живут. Кто не с нами — тот под нами!».
Сильно накосячат — старшие из деревенских в правительстве пожурят, подзатыльников надают, не более.
Описанное точь в точь повторяет картину миграции с Кавказа в Москву. Миллион селян не будут пытаться стать горожанами, они будут воспроизводить село в городе.
Чечня, например, — это село. По всем признакам. По тому, как там живут. По тому, как себя ведёт Рамзан Кадыров. Наличие домов городского типа не превращают деревню в город, как смокинг и сигара не делают деда Прохора из села Кукуева английским лордом. Именно поэтому, когда злятся на кавказских водителей, не умеющих ездить в городе, говорят «Пиздуй к себе в аул». В аул. В село, то есть.
Вот короткая цитата Вани Комбата, лидера Фратрии, организации мясных фанатов. Из его отчета о выезде в Грозный. Заметьте, цитата вполне положительная, между строк даже хвалебная:
Чечня это понятийная республика. Здесь может быть какая угодно власть, но все вопросы все равно будут решать старейшины или старшие. Какой бы вопрос вы не хотели решить — ищите старшего и с ним общайтесь. У нас постоянно везде спрашивали «кто старший?» и менты и представители их клуба и омон и работники аэропорта, все с кем довелось общаться. И неважна абсолютно должность твоя, наличие звездочек на погонах, какие-то правила — важен статус «старший». Старшие договорились — все остальное неважно. [...] Хочешь автомобильные права? На, иди катайся. Хочешь пистолет иметь — держи. Но помни, что за любой косяк ты получишь не выговор, а пулю между глаз. А за сильный косяк ещё и родственников всех твоих вырежут. Вот и думай садясь пьяным за руль или нажимая до упора газ, так же как и оружие думай когда вытаскиваешь. Никакие извинения не помогут, все предельно ясно и четко. Отсюда и порядок.
Отсюда и порядок в деревне. Иван описал обычную деревенскую жизнь. Там живут так. В наших деревнях тоже. Союз меча и орала. То есть, двустволки и строгого наказа дед-Пахома. Меня удивляет, когда кто-то советует москвичам поучиться подобным вещам. Это заведомо бессмысленно. Это массовое деклассирование. Горожанин так не живёт. Городская культура — другая. Это цивилизация в современном понимании этого слова. Цивилизованный человек использует физическую силу и пистолет как последний аргумент, а чей-то авторитет — как предпоследний. Колхозник рассуждает ровно наоборот. «Город — единство непохожих», но непохожих друг на друга ГОРОЖАН. Аристотель не имел в виду единство деревенщины с Афинской профессурой под крылом самих Афин.
В Казани половина населения — татары. Ислам. Курбан-байрам. Но это город. Со всеми элементами европейской городской культуры. Человек из Казани, приехавший в Москву, никого не напрягает. Татары в Москве не учиняют регулярный беспредел, чтобы показать себя. У них не возникает щенячьего восторга при виде другого татарина «Ээээ! Земляяяк! Татарстан сила!». Они приехали ИЗ ОДНОГО ГОРОДА В ДРУГОЙ. Москвич спокойно ходит по Казани. Фанаты из Москвы и Питера приезжают туда, идут проходом мимо мечети и заряжают «Православные», не слыша в ответ «Маму ебал, папу ебал» изо всех окон. Несмотря на религию, татары действительно куда ближе русским, чем чеченам.
Армянские хирурги и профессора воспитаны Университетом и Городом, поэтому они здесь нормально существуют. Город действительно природно космополитичен. Его антоним — Деревня. Только с Деревней Город несовместим органически. В малых дозах он Деревню сглатывает, поморщившись. В больших — выплёвывает. Любую другую странность он переваривает так или иначе.
Национальность, раса, религия — это всё имеет значение как важный, но довесок. Главное — МЕН-ТА-ЛИ-ТЕТ. Город против деревни. Это точь-в-точь фильм «Любовь и голуби». Городская женщина влюбляется в простодырого, обаятельного и для неё немного экзотичного обалдуя Васю из деревни. Но через пару недель экзотика заканчивается. И начинается «Не жрать, а есть!». «Не чо, а что!». И как отчаянная попытка безуспешного диалога культур — «Хош материться буду: „Ёшкин кот!!!“».
С той разницей — да — что происходит наоборот и без комедий. То есть, это Вася, согласно патриархальным традициям, орёт «Не есть, а жрать!», «Не что, а шо!». И никакого диалога. Молчать и не рыпаться, наивная тупая городская дура. Деревенский Вася выдаёт патриархальную деревенскую сущность. Исконную, якобы.
А первопричина — социальная. То есть, Дагестан, Узбекистан и так далее — это деревни. Это не плохо и не хорошо, это так. Сонково тоже — деревня в Тверской Области. Если предоставить ей признаки государственности, она останется деревней с признаками государственности и повышенным от этого самомнением. Но Сонково не будет городом. Да, сонковец не станет третировать жену-москвичку, но ей и без этого будет с ним тяжело, если он останется сонковцем, а не станет переучиваться в москвича (обратное, если москвичку ежедневно не пиздить, практически нереально).
Москвичей бесят приезжие с юга, потому что это деревенщина, хлынувшая в город и начавшая жить в нём по-деревенски, к тому же будучи другой национальности, исповедуя другую религию, имея исторические претензии и весьма агрессивную по своей природе. Лимита с дополнительными неудобствами. Весьма серьезными, да. Но есть главное — «приезжие не чтут нашу культуру». Какую, русскую? Да не столько русскую. ГОРОДСКУЮ. Что, приехал немец в Москву и ходит чтёт русскую культуру? Да нет, он даже не задумывается об этом. Ему и так в целом комфортно. Японец? То же самое. Он ГОРОЖАНИН. Раса не важна.
Этнические ОПГ, кланы в политике — ни при чём. Тут у людей просто есть козырь — национальное единение деревни, они его и используют. Глупо не использовать козыри. Тем более других козырей у деревни нет. «Как у ингуша — хуй и душа», — метко шутят сами кавказцы. Это не про ингушей. Это про «деревенских» в принципе. Наднациональная шутка, просто ингуши в рифму. Латыши тоже.
Назрел вопрос «Что делать?»
Что делать?
Перечитать «Собачье сердце», для начала. Книгу, заметим, рассматривающую исключительно социальные аспекты сосуществования людей. Национальные вообще там не берутся в расчет. Разве что Швондер — еврей, но он — персонаж второстепенный (хотя, возможно, неслучайно в книге он еврей, но тогда это просто политическая сатира на злобу дня). Борменталь тоже не русская фамилия.
У Профессора Преображенского в доме жили четыре горожанина: сам профессор, молодой интеллигент доктор Борменталь, грубоватая бабища Дарья Петровна, верившая, что «Земля налетит на небесную ось» и простодушная девушка Зина, не хватавшая с неба звёзд.
Потом у профессора в квартире поселилась Деревня. В своём худшем виде. Не простодырый Вася, а Человек-Кабак. Балалайка. Шариков. Профессором, заметим, созданный.
Что делал Шариков? По пунктам и в хронологическом порядке:
1. Не хотел приучаться к порядкам, но сначала изображал стыд и обещал исправиться.
2. Купил безвкусную дорогую сияющую левую одежду. Чтобы, по его словам, быть «не хуже людей». «Подите на Кузнецкий — все в лаковых». D&G.
3. Портил имущество и устраивал бардак, ССЫЛАЯСЬ НА ПРИРОДНЫЕ ИНСТИНКТЫ (обычаи). Не может Шариков любить котов, хоть ты его тресни.
4. Получил покровительство Швондера, борца за равноправие. Осмелел.
5. Добился права жить у профессора. «Полагается жилплощадь 16 квадратных аршин, благоволите».
6. Стал добиваться права не просто жить у профессора дома, а жить так, как ему нравится. «В настоящее время каждый имеет своё право».
7. Привёл корешей («они будут здесь жить, профессор, иди сюда, выпей с нами, они хорошие»).
8. Воровал у профессора деньги.
9. Бесстыдно домогался до простодушной Зины.
10. Привёл «жену» в, как он ей сказал, «СВОЮ РОСКОШНУЮ СЕМИКОМНАТНУЮ КВАРТИРУ», за которую ещё недавно хулил профессора как богатея и буржуя.
11. Нашёл работу согласно своему природному естеству — душить котов.
12. Обзавёлся оружием, положением в обществе, резко повысилось самомнение.
13. Угрожая оружием, пытался выселить Борменталя из квартиры из-за нетерпимости того к Шарикову (формально — из-за отсутствия прописки).
Ну, я не буду проводить параллели.
В конце концов, Шариков естественен. «Клим Чугункин». Нельзя ругать кабак за то, что это кабак. Более того, можно даже иногда ходить в кабак для разнообразия, при этом ни на секунду не являясь неотъемлемой частью организма этого кабака. В кабаке даже есть свои прелести.
Но мы лучше посмотрим, что делал профессор.
Для начала ужаснулся.
Потом, когда понял, что Шарикова создал он — ему и расхлёбывать, начал действовать.
Как? А очень просто. Профессор запретил Шарикову бросать окурки на пол и грызть семечки. Ликвидировал вечернее исполнение на балалайке дебильных народных песен. Обучал манерам поведения за общим столом. Отказался кормить за свой счёт. Посоветовал трудоустроиться. Хотел дать почитать европейские романы: «Робинзона Крузо». Профессор стал ДЕЛАТЬ ИЗ НЕГО ЧЕЛОВЕКА.
Никакой терпимости. Никакого уважения к обычаям Шарикова. Никаких лезгинок в гостиной, никакого тисканья Дарьи Прокофьевны в порыве настоящей мужыцкой удали, никаких пьяных корешей и никакой халявной жратвы. Выканья и имена-отчества. «Здесь не плюнь, туда не ходи, по матушке нельзя». Настоящий шовинизм.
У него не получилось. Шариков стал опасен. Но профессор был московским студентом. До последнего. До последнего он говорил разгоряченному Борменталю «На преступление не идите никогда, против кого бы оно ни было направлено». Руки марать не хотел и другу не советовал.
И не замарал. Шарикова не убил, в общем-то. Просто «поставил на место». Не кулаками и даже не револьвером. А так, как подобает московскому студенту, профессору, горожанину до мозга костей.
И город победил.
