Ольга Аксютина. «Если я не могу танцевать, это не моя революция!» DIY панк/хардкор сцена в России. Москва, «Нота-Р», 2008.

Эта давно ожидавшаяся книга – безусловно, первое столь подробное и хорошо иллюстрированное произведение про самоорганизующуюся DIY (do it yourself – «сделай сам») панк/хардкор сцену в России и на пост-советском пространстве. Она написана активной участницей описываемых практик и сообществ и представляет собой слегка дополненную и исправленную кандидатскую диссертацию по культурологии. Отдав во введении дань формальным признакам научности (разбор терминов, историографический обзор, методологическая база), автор искренне признается, что «участие в сцене» для нее важнее, чем ее изучение, а далее между делом оговаривается: «Я описываю, в общем, идеальную ситуацию». Эти две констатации во многом определяют содержание ее работы, теоретическую упаковку, способ подачи и отбора материала. Они же обусловливают и трудность в выборе подхода к ее оценке.

В книге нет ни слова ни о том, кому она адресована, ни какова позиция автора в научном сообществе и цели публикации этой работы. Мы очень мало узнаем и об отношениях автора с изучаемыми практиками и представленными людьми. Складывается впечатление, что автор намеренно избежала самопозиционирования и саморефлексии. Как мне кажется, это замалчивание объясняется пропагандистской программой, заложенной в книге : 1) доказать всему окружающему миру (в том числе, академическому, в котором представлялась диссертация и написанные по той же теме статьи и выступления), что панки – это не только вульгарный стереотип нигилистских грязных и пьяных подростков, у которых «нет будущего», панки бывают еще и вот какими (политически сознательными, без вредных привычек, создающими, а не разрушающими, подающими «пример», самоорганизующимися, борющимися с фашизмом, и т.п.); 2) следуя «политике примера», описываемыми образцами позитивных панков обеспечить приток в среду молодой крови, в частности, из числа «типа панков».

Само наличие этого посыла – не обязательно недостаток, оно могло бы даже порадовать. Ведь негативный, крайне вульгаризированный стереотип панка, не чуждый и университетско-академической среде, действительно осточертел. Это качество, так же как и активная включенность автора в изучаемую среду, выгодно отличает книгу от обычной для советского и пост-советского научного поля педагогическо-милицейской литературы на тему «молодежных субкультур». Последняя, в лучших своих образцах, силится понять «проблемную молодежь» и размышляет о пробелах, допущенных в ее воспитании, которые та восполняет, объединяясь в «самодеятельные» или «неформальные объединения». А в худших проявлениях подобная литература сосредоточена на вопросах девиантности, идейной незрелости, внешних эпатирующих признаках и, в последнее время – на вопросе о том, является ли та или иная субкультура «экстремистской». (1) В создавшейся ситуации тем более пора открыть для «широкой общественности» неведомый ей континент низовых молодежных политических и артистических инициатив. Ведь многие всерьез считают, что молодежь нынче пошла исключительно циничная, думает только о деньгах и карьере, а самодеятельность осталась в ностальгическом советском прошлом. А когда говорят о скинхедах, то не умеют отличить красных скинов от нацистов-бонхедов. В конце концов, и самому DIY-сообществу уже давно и всерьез не хватает глобальной рефлексии на тему самого себя.

Именно поэтому это «очень своевременная книга»! И от нее ожидаешь не только массу позитива, но и ударную дозу антропологического эксклюзива. Ведь близкое включенное участие автора в сцене, и ее обещание идти от практик, осторожно вырабатывая подход, наиболее адекватный им, позволяло нам надеяться на исключительно познавательный труд о среде, которую непросто понять и изучить абсолютно внешнему исследователю. Да, ставки были высоки, ожидания серьезны, но именно это сделало книгу еще более уязвимой для критики...

Как бы там ни было, включенность автора, ее многолетнее близкое и активное знакомство с DIY панк-хардкор-сценами России (в особенности Москвы и Питера), а также ближнего (Белоруссия) и дальнего (Франция, Германия, Бельгия...) зарубежья делают книгу хорошим источником ориентиров и контактов в пост-советской DIY-среде, ссылок на русскоязычные и англоязычные сайты... Здесь дана подробная библиография фэнзинов (не только по панку и хардкору), научных и активистских публикаций по теме, перечень видео-материалов. После небольшого теоретического вступления читатель быстро окунается в толщу имен, названий, прозвищ, лозунгов и цитат. Его ожидает здесь масса названий существующих и уже распавшихся групп и проектов из разных городов и стран мира, политических и экологических инициатив, цитат из песен и голосов самих участников сцен, которые автор тщательно отбирает для иллюстрации того или иного постулата самодеятельной панк-сцены (как то: «политика примера», «личное = политическое», «думай глобально, действуй локально» и т.п.), однако бережно сохраняя колорит и лексику их речи. Вслед за перечислением и иллюстрацией общих принципов «политической философии» позитивных панк-хардкор-ребят (впрочем, постоянно и даже навязчиво повторяемых на протяжении книги) начинающий и еще не обросший связями DIY-деятель с восторгом обнаружит подробный и, пожалуй, уникальный в своем роде обзор локальных сцен России, Белоруссии, Прибалтики, Украины, Казахстана. Настоящей отдушиной станут для него голоса далеких собратьев, рассказывающие о трудностях получения информации, об изоляции и нехватке мест для устройства концертов, о том, как все начиналось с маленькой кучки энтузиастов и т.п. Не менее радостно и познавательно обнаружить здесь и многочисленные репродукции флаеров и афиш, слова песен (многие из которых невозможно или сложно найти в интернете), а также фотографии концертов, акций, граффити – в большинстве своем качественные, принадлежащие автору и ее многочисленным друзьям.

К сожалению, на этом перечисление «плюсов» придется завершить. Интуитивное движение наощупь призвано было уберечь «живой и хрупкий цветок» изучаемой культуры от «прокрустова ложа» научной методологии. Однако отказ автора от «самоэтнографии» (2), несмотря на изначальное заявление о ее необходимости, от постоянной сверки теоретических положений и постулируемых принципов с реалиями изучаемой сцены – если, конечно, не считать таковыми идиллические «примеры», подобранные по каждому случаю, - приводят ее к крайне нормативной, апологетической позиции. Трудно иначе объяснить многочисленные спекуляции, упрощения и игнорирование противоречий, попросту непростительные – как для исследователя, так и для активиста. Приведем некоторые типичные примеры.

«Что касается DIY-панк-культуры, здесь, конечно, присутствуют и моменты развлечения, но, в общем, это не является самоцелью»; «конечно, многие панк-группы и «первой волны» заключали контракты с крупными лэйблами, но это не было их самоцелью». Спрашивается: как и откуда автор судит о чужих «самоцелях» и проникает в чужие мотивации? И кто сказал, что мотивация и цель вообще должна быть одна и главная? «Многие участники DIY-культур разделяют эту точку зрения…» «По мнению многих участников DIY-панк-хардкор-культуры...»... Книга изобилует такими апелляциями к никогда не уточняемому, «видовому» множеству. Мне видится в них упорное нежелание автора считаться с многосложностью изучаемой среды и стремление выделять в ней лишь те тенденции, которые ей нравятся своей позитивностью и точным воплощением «идеи». Поэтому политкорректный постулат о многоликости и разнообразии панк-культуры, который она периодически вспоминает, не способен побороть ощущение трансформации панк- и хардкор-ребят в некий единый вид, популяцию, которую можно охарактеризовать определенной морфологией признаков и повадок: вот так панки относятся к политике, а вот что они думают о религии... многие панки – вегетарианцы и веганы, и уж все как один антимилитаристы, антисистемщики и «интуитивные анархисты» (но ни в коем случае не «левые» - поскольку те раз и навсегда себя скомпрометировали). А еще они умеют делать слэм, этический (не иначе!) шоплифтинг и дампстер-дайвинг и сами выпускают свои диски малыми тиражами. Одним словом, все идет к тому, что «участники данного движения должны обладать определенными личными характеристиками, а также иметь некоторую систему идей и представлений, альтернативную общепринятой» (с.166). В этом свете трудно воспринять всерьез дистанцирование автора от такой функции социальных наук как классификация, «наклеивание ярлыков». Ярко выраженная нормативная тенденция кстати в чем-то роднит книгу с «Философией панка» Крэйга О’Хары . Последняя, говорят, в свое время стала откровением для многих «обычных» панков, настроив их на позитив, а заодно и научив их продвинутым выражениям и основным ключевым словам, хотя иные DIY-инсайдеры и винят О’Хару в крайней тенденциозности.

Возможно, как и в случае с «Философией панка», подобная дидактическая назидательность и оптимизм книги Ольги Аксютиной несут в себе полезный воспитательный заряд для подрастающего поколения и способны рекрутировать полных сил новичков в DIY-сообщество – тех, что не имели раньше даже интуитивных представлений ни об анархизме, ни о стрэйтедже, ни о «другом» (отличном от Sex Pistols и «Гражданской обороны») панке, ни вообще о реальных возможностях «быть позитивными» и «реально действовать» в современном мире, не взирая на то, что он катится к апокалипсису.

Однако эти «полезные» качества книги не могут не раздражать тех самых критически мыслящих личностей, каковыми, по признанию самого автора, являются многие участники DIY-движения. Один из них, кстати, упомянутый в книге, сказал, что при первом же ее прочтении у него возникло стойкое ощущение «зоопарка»: все эти описываемые позитивные персонажи и их «сцены» вроде бы представлены с близкого расстояния, но от них отделяет невидимая решетка... и не возникает ощущения, что речь идет о той самой сцене, частью которой являешься и ты сам. Нет чувства живого узнавания.

Откуда же возникает этот мертвящий «эффект зоопарка»? Думается, как раз из ложно понятого принципа «наука на службу борьбы». Задумаемся: выиграет ли борьба от идиллических картинок и от этого не называющего себя проповедничества? Нужен ли борьбе зоопарк? А человек внешний – не обязательно исследователь, а может, просто интересующийся и потенциально сочувствующий - как, если не с иронической ухмылкой воспримет он(а) райские видения панк-содружества, этой совокупности радостных и креативных атомов, независимых ни от каких норм, иерархий и структур, радикально противостоящих господствующим ценностям «мэйнстрима» и живущих в некоем отдельном от всего месте, в котором они «изменяют мир здесь и сейчас»? Да и панк-хардкор-неофиты, захотят ли они в райский зоопарк: в конце концов, может, не стоит переоценивать их наивность? Ведь риторикой вечной борьбы свободной спонтанной личности против злой «системы», «корпораций», «истеблишмента», «отупляющих масс-медиа», «господствующей культуры» и т.п. многие из них уже пресытились, слушая тексты песен любимых групп.

Все эти ритуальные ключевые слова (реальное воплощение которых Аксютину, как и большинство авторов панк-хардкор-текстов, почти не интересует – ведь «итак всем все понятно») маркируют «революционную повседневность» некоего развеществленного универсума, где всем важны лишь идеи – протест, мир, дружба, жвачка, творческое самовыражение... Здесь не прочувствуешь всей важности музыкально-стилистических отличий внутри «идейно единой» протестной DIY-культуры, например, между крастерами и ой-скинхедами, между грайндкором и медленно-мелодичным панком... «Крутость» и «модность», способность «рубиться по правильным темам» и вообще вся неистребимая феноменология вкуса, предпочтений и привязанностей к вещам, объектам и звукам, в которую каждодневно погружены «сцены», оказываются полностью вынесены за скобки. В этом прекрасном мире чистой этики нет продвинутых хардкорщиков, называющих «говнарями» группы, с которыми им приходится играть в рамках одного анархо-мероприятия - за то, что те играют медленный пафосный панк à la ГрОб. Здесь не найдем красных скинов в чистых выглаженных рубашках, покидающих зал во время выступления краст-группы, потому что не хотят тереться бок о бок с вонючими укуренными крастерами... В этом мире слэм и стэйдж-дайвинг – лишь идеальное воплощение дружбы и солидарности, а не тяжелые ботинки в чье-то рыло, не самодостаточный выплеск вирильности и оттеснение девушек на периферию действа. Здесь нет места слишком материалистическим спорам о том, что круче и диайвайнее – винил, CD или кассеты; нет никаких диспутов об эквивалентном и справедливом обмене и лавирования между принципом дешевых цен и желанием все-таки не обанкротиться и «отбить бабло». Тут вообще не просматривается оборота денег и процессов купли-продажи – есть только заявление об «альтернативности» экономики DIY-сцены. Важность отличительных атрибутов внешнего вида и моды на определенные стили одежды и прически упоминается лишь вскользь, а затем стыдливо замалчивается, поскольку не вписывается в проповедуемую концепцию культуры DIY, радикально оппозиционной ценностям мэйнстрима.

Каким же могло бы быть действительно стимулирующее и познавательное исследование панк-хардкор-сцен, интересное их активистам? Как правильно заметила сама автор, «необходимо оставлять пространство для знания и опыта самих участников DIY панк-культуры», говорить «не от их имени, а вместе с ними». Но в таком случае, мне кажется, книга должна была бы содержать не только общее перечисление феноменов, практик и иллюстрированных принципов декларируемой философии DIY-среды, но и живое описание и анализ механизмов совместного действия и координации в ней; различных полюсов и позиций внутри сцен; динамику споров и противоречий и способов достижения консенсуса. В таком исследовании были бы детальнее представлены логики, агенты и материальные посредники трансляции глобальной панк-культуры и ее традиционных видов протеста, сложности их адаптации к местным реалиям и их переприсваивания - чисто миметического, или более избирательного, - в пост-советском пространстве. И тогда не понадобилась бы неосознанно марксистская метафора как бы «само собой» прорастающих ростков панка, в ходе эволюции неизбежно дающих революционные всходы (в виде позитивных DIY-панков, новой стадии эволюции по сравнению с «говнопанками»), или же эпидемиологическая метафора занесенного в Россию «панк-вируса».

Если бы автор практиковала такую вот неритуальную научность, исторические генеалогии в первой главе, как бы призванные облагородить объект изучения через восхождение к античным сатурналиям, бахтинской смеховой культуре и скоморохам Средневековья, были бы излишни и отвалились бы сами собой, как ненужный барочный завиток. Освободившись от классических отсылок к Бахтину и от изживших себя американских теорий контркультуры 60-х годов, автор оказалась бы более внимательна к современной критике продвинутой стадии господства капиталистической системы, которая эволюционировала как раз благодаря контркультурным потрясениями шестидесятых. Как прекрасно показали Болтански и Чьяпелло (3), умный неоменеджмент, начиная с 1970-х, органично интегрировал «артистическую критику» капитализма и стал проповедовать «личную заинтересованность и мотивацию» сотрудников вместо их отчуждающего подчинения приказу, «персональную ответственность», «креативность» и «гибкость» вместо «дисциплины» и коллективной идентичности на основе общности условий труда. Ключевыми фигурами у неоменеджеров (отчасти бывших шестидесятников) стали «аниматоры» и «модераторы» временных «команд» и «проектов», организованные в подвижные «горизонтальные сети» (успешно распределяющие ответственность работодателя на множество инстанций), заместив слишком легко идентифицируемых, а потому уязвимых для критики боссов больших организаций. Что же мы обнаруживаем в книге Аксютиной? Утилизацию все той же американской критики культурной гегемонии Системы, господства и подавления, направленной против индустриального капитализма 50-х, и апологию все того же либерально-индивидуалистического контркультурного сопротивления... Современный анализ неформальных иерархий внутри низового сетевого активизма со стороны вроде бы близкого автору радикального феминизма также остается за бортом, поскольку не вписывается в избранный ею апологетический подход. (4)

На мой взгляд, настоящее исследование DIY-среды, научное в лучшем смысле этого слова, идущее от антропологии практик, а не от чистой этики и идеологии, было бы познавательно как для активистского, так и для академического сообщества. В этом, безусловно, идеальном случае, двойная позиция автора-активиста – то есть его реальная, а не формальная причастность науке, - была бы только в плюс его исследованию. С одной стороны, оно заинтересовало бы практикующих исследователей «молодежных культур», социологов и культурных антропологов, изучающих специфические социальные среды и (полу)закрытые группы. С другой стороны, - и это главное, - оно было бы интересно для самих участников сцен, давая всем и каждому более глобальный, критический, даже нелестный взгляд на собственную среду. В идеале, такое исследование должно производить эффект познавательного остранения: анализировать и высвечивать с новой стороны вроде бы знакомую повседневность практик, например, через выявление различий и напряжений внутри кажущегося единства, через неожиданные параллели и аналогии с практиками других сред и стран. Называть скрытые противоречия и договаривать то, что часто замалчивается или говорится только в приватных беседах посвященных. Делать сообщество более прозрачным для самого себя, избавляя его от «тирании (декларируемой) бесструктурности» и вырывая у неформальных лидеров монополию на стратегическое знание сетей и механизмов общего действия. Показывать сообществу возможности внешних солидарностей и выхода из субкультурного гетто. Думается, такое структурирование и демократизация (самопо)знания DIY-среды больше способны революционизировать ее повседневность, чем ритуальное единение автономного коммьюнити вокруг серии правильных лозунгов и искусственное культивирование его кардинальных отличий от остального мира. И тогда идеал «науки на службе борьбы», лелеемый автором, как и многими исследователями активистских сред, найдет реальное воплощение.

P.S. : В порядке «самоэтнографии» отмечу, что моя рецензия, безусловно, тенденциозна. Это не нейтральный взгляд внешнего наблюдателя (если таковой вообще возможен), а выражение моего собственного взгляда на активизм и его исследование. Сама я давно включена в описываемую здесь DIY-среду и занимаюсь ее социологическим исследованием. Активистом в полной мере себя не считаю, но время от времени вношу некоторый вклад, используя свои интеллектуальные навыки. Часть собеседников Ольги Аксютиной были и моими собеседниками, часть описываемых событий происходили на моих глазах. Эта рецензия превратилась в статью, выражающую мое исследовательское кредо, ее следует рассматривать не как личный наезд, а как жесткую критику определенной позиции, критику такого сочетания исследования с активизмом, которое представлено в этой книге.

Примечания
1. См. недавно вышедшую книгу «Неформальные молодежные сообщества Санкт-Петербурга: Теория, практика, методы профилактики экстремизма» , Санкт-Петербург, «Контакт», 2009.
2. Имеется в виду один из базовых императивов антропологической работы: исследуя другое общество, антрополог должен постоянно анализировать собственные представления, предрассудки и видение мира, вытекающие из его культуры, чтобы понимать, каким образом они влияют на его интерпретации и восприятие «другого». Антрополог сам для себя становится объектом изучения.
3. Boltanski, Luc, Eve Chiapello. Le Nouvel esprit du capitalisme. Paris, Gallimard, 1999. Хорошее резюме и анализ этой книги : Михаил Габович. Как критиковать капитализм? / Неприкосновенный запас, №3 (29), 2003, http://magazines.russ.ru/nz/2003/29/mg.html
4. Например: Jo Freeman. The Tyranny of Structurelessness. [Джо Фримен. Тирания бесструктурности]. См. перевод этого крайне познавательного и критичного эссе на: http://www.avtonom.org/lib/theory/friman_tirrania.html

Книгу Ольги Аксютиной «Если я не могу танцевать, это не моя революция! DIY панк/хардкор сцена в России» можно приобрести в Москве в книжных магазинах «Фаланстер» , «Гилея» , в магазине Monkey Business , а также заказать в дистро OSK или ШSS , или интернет-магазине Musicbook.ru .